Жить дальше? Опции

[Цвентана]

В детстве мне очень нравилась Земфира. Помню, как прочитала ее высказывание о том, что если плохо – ложись спать, нечего есть – ложись спать, проблемы – ложись спать. Но сейчас я даже и спать уже не могу.

Мы все живем с надеждой, и эта надежда в лучшее была и у меня. Всегда. Всю жизнь я жила в розовых очках, и кажется, сняла их только в 25, когда нам сказали, что у нашего первенца порок сердца, несовместимый с жизнью. В 22 недели беременности я стала мамой – я сказала, что никому его не отдам. В 38 недель он родился, и моя жизнь кардинально изменилась. Не потому что у него такой непростой диагноз, а по причине того, что в семье появился ребенок. Было сложно, психологически больно, мою душу заливало слезами, но время благополучно стирает из памяти все. Я поняла, что в мире много нехороших, темных людей, но добрых и желающих помочь все же больше. Нас поддерживали все – от процедурной медсестры до врача-УЗИста, от уборщицы до главного кардиохирурга, от массажистки до главврачей. И все вокруг только и твердили – все будет хорошо. Поддерживали незнакомые люди, проводя ночи у монитора, отбирая у себя часы сна, чтобы помочь советом и внушить надежду. Я запомнила навсегда цитату Черчилля: «Если ты идешь через ад, то просто продолжай идти». Мы так и поступали – просто шли вперед, день за днем. С ребенком время летит очень быстро – неделями, месяцами…

У меня замечательный муж. Мы ссоримся иногда по бытовым мелочам, но каждую ночь мне снится, как безгранично и искренне я его люблю. И это правда. Нам очень повезло с сыном. До года было сложно – лекарства, режимность, то плохо берет грудь, то недоборы веса, то окулист недоволен, то высыпания на коже, ночи почти не спим, сказали ограничить контакты, страх перед прививками, страх всего. Первые сопли, первый подъем температуры… что с этим делать – не известно? Все пришло с опытом – много гуляли, показывали врачам, и с каждым месяцем становилось спокойнее и легче, может быть просто привычнее.

Нет, мне очень повезло с сыном. Он – обычный ребенок и хоть инвалидность у нас есть, я никогда не считала его инвалидом. После операции был огромный страх – а что дальше? Кардиологи говорят – живите, но вы не понимаете всей серьезности ситуации. Начали общаться с ровесниками, и постепенно я успокаивалась, понимая, что у всех мам те же проблемы: дети мало едят, просыпаются по ночам, имеют сбивчивое дыхание по ночам, капризничают, не слушаются, шкодят, случаются и ЧП. Если б не девочки, я б, наверное, залечила ребенка. Отставание в развитии было. Первые два месяца видно, что ему было тяжело и плохо – не держал головку, много капризничал, мучился животом. Он первый из своих ровесников пополз и ползал с такой скоростью, что другие родители пугались. Секунда – и он уже в другой части квартиры. Ой, а вы уже умеете забираться и слезать с дивана? Собирать пирамидку? Он что, просится на горшок? Ест сам? А я не верю, что он все это умеет, другие мамы, произносящие это просто не знают, что пережил ребенок… Сестра искренне удивлена – он в год знает, что такое карниз и вешалка? В 1.5 гоняет на самокате? Хм, хм.

В 1.4 мы отучились от груди, стали спать полные ночи в кроватке. В полтора года он ел сам, сам ходил на горшок без напоминаний (я только выносила, когда видела, что он полный), засыпал под сказку в кроватке и спал всю ночь без просыпаний. Он умный, хороший, послушный ребенок. Конечно, иногда случаются капризы и истерики, чаще, когда голоден или устает, хочет что-то, что я не очень одобряю, например, по палке на улице в каждой руке, не любит одеваться и бегает от меня по квартире. После еды он бежит за табуреткой и порывается мыть за собой посуду, конечно, дрызготни от этих действий больше, но это доставляет ему такое удовольствие! Протирает со мной пыль, кормит кролика, отнимает швабру и пылесос, потому что хочет все делать сам. Он многое знает и понимает, многое можно ему объяснить и договориться. Обожает книжки. Мы часто занимаемся творчеством – всяческие поделки из круп, аппликации, пластилин, наклейки… Иногда мне кажется, что он взросл не по годам.

Врачи нас боятся. Говорят, что-то он маловат для трех лет. А мы отвечаем – ему ж всего 1.8! Смотрят в карту – и правда. Но на следующем приеме опять считают, что ему три. Педиатр удивляется – как это он пошел в 11.5 месяцев?! Ее абсолютно здоровый внук пошел в 1.3. Как это он не сыпется после такого количества лекарств? Ее внук – аллергик. Как это он сам на горшок ходит? Ее внук только в 2.5 стал проситься. А я не знаю как – он просто живет не заморачивается тем, что он – инвалид. Он просто об этом не знает. Забыла сказать – он до жути любит готовить! Выпечку готовит практически сам! Я разбиваю яйца, но раскрывает и выбрасывает скорлупу он сам, я отмеряю продукты, но все остальное высыпает сам, мажет форму маслом, замешивает тесто, переливает что куда нужно, вытирает тряпочкой за собой, ставит в духовку. И дико обижается, когда я не даю ему помогать мне в готовке.

Мне стало с ним значительно легче. В полтора года на свой страх и риск мы вывезли его почти на месяц в Европу, на море. Когда сын впервые увидел столько песка, он лег в него и долго-долго обнимал. Круглыми днями он не вылезал из воды. Я в это не верю, но он почти научился плавать. Уходил под воду, тонул, но огрызался, чтоб ему никто не помогал, бежал на глубину и брызгал нас ледяной водой. Я говорила ему на операционном столе – жизнь – интереснейшая штука, ты только живи! Я стараюсь держать свое слово – мы ходим в бассейн, на развивающие занятия, были в зоопарках, музеях, в театре, ездим в детские клубы с лазалками и сухими бассейнами, прыгаем на батуте, обедаем в кафе, устраиваем детские праздники…
А потом мы сказали ему – сын, ты не можешь быть один в семье. Три человека – не семья, нам нужен малыш. После отдыха этот малыш у нас получился. Мы пили витамины, правильно питались, много гуляли вместе. Потом меня накрыл токсикоз, и я стала ложиться с сыном вместе в его дневной сон. Он страдал только от того, что его меню стало не таким расширенным, мне просто не хватало сил готовить разнообразно. О Боже, ему всего год и восемь, но как он меня жалел! Когда я склонялась над унитазом, он подходил, нежно обнимал и замирал, хлопал меня по спине, как я хлопаю его иногда, когда он кашляет. Я сказала ему, что мне нельзя носить его на руках долго и по полтора-два часа он ходил ножками сам на прогулке, не просясь на руки. Я не знаю, понимал он или нет, но мы сказали, что у мамы в животе живет малыш и он по сто раз на дню поднимал мне майку, целовал пуз, стучался в живот и говорил: «Кто там?», приносил ему игрушки и требовал дать ему малыша сейчас. А однажды я спросила сына – где у мамы малыш, а он показал на потолок, а не на живот.

В моей жизни слишком много знаков. Может они делают жизнь легче, а может, усложняют ее, просто иногда я устаю и от них. Когда нам сказали про порок сына, я стояла в церкви и молила, чтобы ВПС и синдром Дауна не подтвердился. Служба закончилась, была почти ночь, все вышли из церкви, а я стояла и читала что написано на большом стенде. На старо-славянском я дошла до слова «сердце», но тут охранник выключает во всей церкви свет, все погружается во мрак. Я поняла – синдрома нет, но порок сердца никуда не денется. В Европе в полтора ребенковских года мы были на горе Монтсеррат и просили у Черной Мадонны здорового малыша. Подходя к обрыву, из-под полы моего платья вылетел непонятно откуда взявшийся белый голубь. Мы поняли, что наши молитвы услышаны. В этот день у меня начались месячные, но именно этот день стал первым днем последней менструации. Когда оперировали сына, мы с мужем поехали к Матроне в Покровский монастырь… Когда мы узнали о второй беременности, мы сразу же приехали к ее мощам – с благодарностью. А потом в Ашане мою тележку резко подрезал мой гинеколог, ведущий меня в первую беременность, мы тогда еще ни о чем не знали, но в душе закрались мысли – неужели я беременна? Неужели получилось?

О том, что получилось, знала только я, муж и сын. В женской консультации мой врач оторопела, увидев меня. Как ребенок? Жив, бегает, но на инвалидности. Ничего страшного! Я помню ее слова тогда, когда мы узнали о пороке – если вы думаете, что плохо живете, съездите в детскую онкологическую больницу. Я поняла тогда и приняла ее слова. Она согласилась вести меня и в эту беременность, сказав, что дважды камень не падает в один и тот же огород.

А потом был первый скрининг-УЗИ. Ох, как я их ненавижу! Унизительно лежать на кушетке, смотреть в потолок и ждать вердикта врача. Муж и сын ждут за дверью. А дальше мне не хотелось разговаривать ни с кем, я просто оделась и вышла, не сказав «спасибо» и «до свидания». Сердце ребенка не билось, замершая беременность, замерла на сроке 8-9 недель, а было почти 12. Срочно в стационар! Мы целый день проездили, промучали сына, сделали еще два экспертных УЗИ, но ничего нового нам не сказали. Меня госпитализировали в лучший московский центр, через день сделали вакуум под общим наркозом. У меня никогда не было операций, я очень боялась наркоза и, заходя в операционную на своих ногах, я почти что потеряла сознание. А в наркозе я кричала его имя – имя сына, мне очень надо вернуться к нему.

Впервые в жизни я оставила его на три ночи. С папой, пока я лежала в больнице. Я вернулась к нему пустая, да и он очень изменился. Стал капризный, плаксивый, но намного лучше стал разговаривать. Появились новые слова – мамочка, морковка, где Катя (кукла), Баба-Яга и прочее, прочее. Стал строить простые предложения, это не может не радовать. Послеоперационный период проходит совсем не так, как ему положено, хотя я пью горы таблеток, муж делает уколы, но выделений совсем нет. Мне дали запрещенные для продажи таблетки, которыми обычно делают аборты на ранних сроках, чтобы открылось кровотоечение, но эффекта вообще никакого от них нет…Завтра, 17 октября, мне сказали приезжать натощак скорее всего на повторную операцию. Я уже знаю чего ожидать, правда в этот раз меня не отпустят так быстро – просто они пошли навстречу из-за маленького ребенка дома, которого совсем не с кем оставить. Наверное, операции я уже не боюсь, я уже просто не понимаю, как жить дальше. Сын по-прежнему целует мой живот, хотя там уже никого нет… Я ненавижу 17 октября – два года назад в это день нам сказали, что у ребенка порок, несовместимый с жизнью. Что будет завтра – никто не знает.

Через две недели нам озвучат причины того, что произошло. Врачи считают, что это не генетика и что проблемы первого ребенка и вторая замершая беременность никак не связаны. Они опять говорят про какой-то сбой – то гормональный, то про возможное воспаление после первых родов. Проблема в том, что мы готовились к этой беременности, как никогда. Отдохнули, сдали все анализы, пили витамины, не болели, не пили алкоголь совсем на протяжении 2.5 лет, муж после порока ребенка уже два года как стал вегетарианцем…

А еще у нашего сына есть игрушка – деревянные вкладыши животных со звуками. И каждый день в одно и то же время лошадка начинала сама ржать. Я даже вынесла игрушку на балкон, очень уж она меня пугала, но ржание продолжалось. Я посмотрела в календаре – следующий год – год лошади. Я поняла, что это был знак. В год лошади должен был родиться второй ребенок. И как всегда была надежда. Уж слишком много было знаков.

Теперь их не осталось. После операции, лежа в палате и отходя от наркоза, я увидела на своей руке божью коровку. Хватит знаков! Я стряхнула ее на пол, но она приползла еще. И еще.

Я всегда очень хотела быть многодетной мамой. Мне 26, и у меня душа ребенка, совсем неподготовленная к сложностям и трудностям. Как теперь жить дальше - я не знаю. Я не знаю, смогу ли я вообще теперь забеременеть после двух чисток… Я никогда не думала, что мне придется делать аборты… Муж говорит – успокойся, с первым ребенком было хуже. Да, наверное, но он жив! И хоть ему пришлось пережить такое, что не каждый взрослый переживет, у него есть все шансы прожить эту жизнь во благо. Да, он не станет профессиональным боксером или футболистом, я буду этому только рада, но в мире миллиард профессий, в которых он сможет себя реализовать! И даже если он станет просто хорошим сыном, хорошим мужем и главное Хорошим Человеком – это будет главное!

Мне есть ради кого жить… Говорят, что дети – это нити, которыми мы привязываем себя к жизни на случай если она нам смертельно надоест. Есть ради кого, но я просто уже не понимаю – как…